Главная   >   Церковь и культура

Иеромонах Иларион (Соколовский)

ЕГО ПУТЬ В БЕССМЕРТИЕ
О святителе Иоанне (Максимовиче),
архиепископе Шанхайском и Сан-Францисском

(К воссоединению церквей)

“Когда мы оставляем стези Божии, то какое-то время можем удовлетворяться чисто телесным, но затем начинаем ощущать горечь того, что казалось нам сладостным”. (Из письма cв. Иоанна иерею Георгию Ларину)

Будущий великий святитель, мальчик Миша, родился в 1896 год в Харьковской губернии в семье дворянского происхождения. Украинский род Максимовичей нёс в себе благочестие и дела патриотизма. Самым выдающимся представителем этого рода был святой митрополит Тобольский Иоанн – просветитель Сибири.

Душа Миши обладала изначальной религиозностью. Потому, дабы не исказить миссии, промыслу Божию угодно было придать телу его болезненность и хилость. Ребёнок был кроток, шумных детских игр не любил и с раннего возраста обладал удивительной способностью к сильному погружению в себя. Как будто душа его уже знала поучение Василия Великого «Внемли себе», а также слова псалмопевца Давида: как глухой, не слышал и как немой, не открывал рта.

Рос ребёнок в благоприятной церковной среде – неподалёку от Святогорского монастыря. Семья любила этот монастырь и подолгу жила там. Такой духовный климат согревал “юного монаха”, услаждал душу и давал великую радость в богослужениях. Больше всего он любил читать жития святых. С ранних лет он проявлял большую активность в делах вероучения, в частности, помог своей французской гувернантке принять православное крещение (ему было тогда 15 лет), учил её молитвам. Она же предприняла этот шаг, находясь под впечатлением той истины, которую нёс в себе Миша.

С фотоснимка смотрит на нас 15-летний Миша. Внимательный взгляд, широкая комплекция. Что будет с ним дальше? А дальше, в 1914 году, он закончил кадетский корпус (от физической подготовки в котором был со временем освобождён). По настоянию родителей стал готовиться к юридической карьере. Обучаясь в университете, он не оставил свои “детские сказки”. Само обучение и светские науки были лишь внешним фоном его настоящей жизни. Настоящая же жизнь его протекала глубоко; в эти годы он впитывал в себя и переосмысливал опыт православных святых. Необыкновенная способность этого юноши к генезису (термин – по аналогии с “синтезом”) позволила ему вжиться в древних святых, считывая и усваивая их мироощущение и характер отношений с Богом. Он пропитался их духом, и влекла его теперь только жизнь во Христе – подлинная, внутренняя. В те бурные дни 1917 года, когда его сначала арестовали, а затем через месяц освободили, стало ясно, что ему совершенно безразлично, находится ли он на свободе или в тюрьме. Он уже осваивал иную реальность, и его организм буквально отказывался приспосабливаться к той земной сфере, которая так властно управляет большинством людей. Их ум вместо того, чтобы отражать как в зеркале Творца, принимает в себя образы материи, и страсти терзают их и днём и ночью. «Отказываясь признать происхождение зла единственно в своей свободной воле, люди отказываются от возможности освободиться от зла, подчиняют свою свободу внешней необходимости, воля (их) ожесточается и закрывается перед Богом» (В. Н. Лосский).

«Не верующий в Бога и к Богу не обращающийся не чувствует своей оставленности и не понимает своего ужасного одиночества в мире. Он слишком доверяет реальности всех своих материальных контактов с миром. Ему кажется, что ему “более ничего не нужно”; он доволен всем, а если и недоволен, то мелко, несущественно. Начало веры в Бога есть пробуждение существенного, метафизического недовольства собою, святого недовольства этою жизнью» (Свт. Иоанн Шаховской).

Молодого же подвижника теперь интересует только одно – близость ко Христу. Это, и только это искреннее влечение его сердца подвигает его на аскетический путь, делает его молитвенником, делает его любящим прозорливцем, делает его глубоким и кратким богословом и, наконец, делает его Христа ради юродивым епископом и миссионером. И таковая близость ко Христу уже тогда придаёт свойство необыкновенной подлинности всему его облику и всему, что он делает. Хотя для него самого подвиг его жизни усугубляется тем, что его практически никто не понимает, действия и поступки его кажутся непредсказуемыми и странными. И даже те, кто догадывается, что логика его не от мира сего, саму эту логику ухватить не могут. Им неведома его отрешенность.

Как же достигается близость ко Христу и каков здесь характер препятствий? Достигается сие кровавым потом постоянного покаянного предстояния Спасителю и молитвой об утешении. Свет Христов, нисходя в человеческое сердце, раз от разу высвечивает и вскрывает гнойники, таящиеся в повреждённой человеческой природе. Желание же сего Света, несмотря на страдания, тоже увеличивается. Благодать, обитающая в сердце подвижника, сама указует на действия, поступки, молитвы. Здесь, конечно, немалую роль играет одаренность подвижника, его интуиция, способности, а, главное, готовность смирить себя под благое иго Христово. Так что речь идёт не об аутизме. Сам аутизм (занятость собой) является извращением благой способности быть с Богом. И жизнь святителя Иоанна подтверждает это. Находясь при жизни в значительной изоляции, как это видится поверхностному внешнему взгляду, он находился в неимоверно глубоком бытийном контакте с людьми, с ангелами, с душами многих святых как прославленных, так и забытых. И это – не воображение, а реальность, та единственная Реальность, о которой только догадываются многие люди. И его, отца Иоанна, введение Света в собственное сердце явилось истинным генезисом – колоссальным бытийным обобщением. Ибо люди устроены в этом смысле подобно. Вот почему он мог войти в общение и с душевно больным человеком, и с одержимым, и с преступником. Его опыт бытия вмещал их всех в своем сердце, их же – врачевал. И происходило это не на уровне дискуссий, споров, пусть даже богословских, а от соприкосновения с Врачом душ человеческих, посредником Которого являлся о. Иоанн.

Тогда это было очень важно. Потому что Христос-Бог стал уже забываться. Сам Он, будучи в земной Своей жизни еврейским плотником, остался только в памяти апостолов. Затем же, волею судеб, когда новая религия стала набирать силу, путь её оформления лежал в эллинистических кругах. И, несмотря на большие усилия греков, дело никак не обошлось без абстрактно-спекулятивного гнозиса, опустошающего сознание от всего эмпирически-рационального содержания и концентрирующего внимание на одной идее – идее о Боге. И даже отдельные святые не могли избежать в те времена некоторого уклона в сторону гностической мистики. Его "Логос" зачастую представал перед ними уже не столько воплотившимся Сыном Божим, сколько Мировым Разумом.

Всё это говорится для того, чтобы мы могли лучше осознать, что же на самом деле сделал для нас (будущий) Иоанн Максимович. Ибо сей святой русский муж сделал дух свой настолько светозарным и прозрачным, что мы, обращаясь к нему, немедленно чувствуем на себе подлинный Дух Христов.

Уже в годы обучения Михаила в Харьковском университете на него обратил особое внимание местный архиепископ Антоний (позже – митрополит и кандидат на Патриаршую кафедру в Москве, впоследствии – первый Первоиерарх Русский Зарубежной Церкви). Впоследствии он приблизил к себе юношу и стал его духовным наставником.

В 1921 году, во время гражданской войны, Михаил с родителями, братьями и сестрой эмигрировал в Белград. В Белграде Михаил поступил на богословский факультет университета, который и закончил его в 1925 году, зарабатывая на жизнь в период обучения продажей газет.

В 1924 году он был посвящен митрополитом Антонием в чтецы Русской Церкви в Белграде. В 1926 году митрополит постриг его в монахи и рукоположил в иеродиакона в Милковском монастыре, дав при постриге имя Иоанн (в честь его славного предка – святого Иоанна Тобольского). 21 ноября того же года иеродиакон Иоанн был рукоположен в иеромонаха.

С 1925 по 1927 годы иеромонах Иоанн был религиозным наставником в Сербской государственной высшей школе, а с 1929 по 1934 годы – учителем в Сербской семинарии св. Иоанна Богослова в городе Битоле. Там он служил Божественную литургию на греческом языке для местных греческих и македонских общин, необычайно его чтивших. Город Битоль относился к Охридской епархии. Её епископ Николай (Велимирович), почитаемый как сербский Златоуст, неоднократно говорил: «Если хотите видеть живого святого, идите в Битоль к отцу Иоанну».

По возвращении домой на каникулы сербские студенты имели обыкновение рассказывать о своем необычайном наставнике, который постоянно молился, каждый день служил Божественную Литургию или по крайней мере причащался, строго постился, никогда не спал лёжа и с любовью вдохновлял их высокими идеалами христианства. Внешность его семинарист описывает так: особого впечатления не производил, но что-то особенное в нём было. «Он был среднего роста, с густыми чёрными волосами до плеч. Лицо без единой морщины, большие глаза, как будто насторожённо выглядывающие из-под волос. Большой бороды он тогда не отрастил. Нос прямой, нижняя челюсть не имела должной подвижности и потому была препятствием для речи. Правая нога была короче левой, и он носил ортопедический ботинок, постукивавший во время ходьбы, особенно когда он шел по коридору или по классу. Часто он ходил с тростью». Тогда мало кто постигал, с какой полнотой Святой Дух почил на нём. Епископ же Николай при посещении семинарии сказал небольшой группе студентов: «Дети, внимайте отцу Иоанну, он – ангел Божий в человеческом обличье». Уже тогда он больше принадлежал Небу, нежели земле. Его кротость и смирение напоминали те, что увековечены в житиях. Не было конфликта, личного или общественного, который он не мог бы разрешить. Не было вопроса, на который у него не нашлось бы ответа. Когда же читал пастырское богословие и историю Церкви, то давал исключительно ценные толкования.

К этому периоду (1928-й год) относится полемическая статья иеромонаха Иоанна «Почитание Богородицы и Иоанна Крестителя и новое направление русской религиозно-философской мысли», в которой он не смутился обличить знаменитого к тому времени теолога протоиерея Сергия Булгакова. В ней о. Иоанн сокрушает догматы софиологии и обличает их как мариологические фантазии. В третьем разделе своей статьи о. Иоанн вскрывает уже корни лжеучения, находя их в гностицизме и в подспудном желании основать новую религию, “более человечную”, вводя посредников между Христом и тварным миром, которые на деле вбивают клин между ними.

Согласно с аскетическими преданиями христианского Востока, его сердце всегда было горячим, а ум оставался холодным, зорко следя за сердцем и имея поучение Свыше. Ибо сердце есть средоточие человеческого существа, корень деятельных способностей, интеллекта и воли, точка, из которой исходит и к которой возвращается вся духовная жизнь. «Поэтому благодать сердцем приходит во все человеческое естество» (Вл. Лосский). Бодрствование же требует от человеческой личности полной сознательности на всех ступенях своего восхождения. Ум человека в своем нормальном состоянии не активен и не пассивен: он – бдителен. Трезвение, сердечное внимание, способность различения и суждения характеризуют человека в его целостности. Состояния же активные и пассивные указывают, наоборот, на внутреннюю разодранность они – последствие греха.

В 1934 году иеромонах Иоанн получает приглашение в Белград для посвящения во епископа. Будучи совершенно далеким от внешних управленческих дел, он уверен, что это ошибка, но едет в столицу, где в трамвае объясняет знакомой верующей даме, что за ним послали по ошибке вместо какого-то иеромонаха Иоанна, предполагающегося для епископской хиротонии. Когда же она увидела его на следующий день, он сообщил, что ситуация сложилась хуже, чем он предполагал, – это именно его хотят сделать епископом! На возражения о том, что это невозможно из-за его речевого дефекта, – ему ответили, что пророк Моисей имел те же затруднения.

Во епископа он был посвящен 28 мая 1934 года и тут же назначен в Шанхайскую епархию (Китай). На Дальний Восток ушло письмо почтенного архиепископа Димитрия, дотоле отклонившего предложение самому удалиться в Китай. В этом письме он писал: «...Но вместо себя, – как мою собственную душу, моё сердце, – посылаю вам епископа Иоанна. Этот маленький, тщедушный человек, с виду почти ребёнок – на деле зерцало аскетической твердости и строгости в наше время всеобщего духовного расслабления».

В Шанхай новый Владыка прибыл на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. В качестве “сюрприза” его там ожидал разгоревшийся между юрисдикциями конфликт и недостроенный большой собор. Молитва, молитва, молитва... Церковное единство восстанавливается, налаживается контакт с сербами, греками, украинцами. Повышается уровень религиозного образования в православных школах Шанхая. Усиливается помощь беженцам из Советского Союза. Сирот и детей нуждающихся родителей он перепоручил небесному покровительству почитаемого им святителя Тихона Задонского, сам же устроил для них дом. Из темных переулков шанхайских трущоб Владыка сам выволакивает больных и голодающих детей.

Для новой паствы быстро становится очевидно, что Владыка – великий аскет. Основа его жизни – молитва и пост. Пищу он принимал один раз в день – в 11 вечера. В первую и страстную седмицы Великого Поста не вкушал и вовсе, а в остальные дни этого поста и Рождественского – только алтарный хлеб. Служил в соборе каждое утро и вечер. Одежду носил из самой дешевой китайской ткани, также – мягкие туфли или сандалии, всегда без носок, какая бы ни была погода. Часто ходил босой, отдав свои сандалии какому-нибудь нищему. Иногда даже служил босой, за что подвергался суровому порицанию.

Его близость Богу открывалась в тот период через явленную людям прозорливость и чудотворения. Во время богослужений верующие видели свет, окружавший Владыку. И это сияние зафиксировали даже фотографии.

Владыка обладал духовной силой, позволявшей ему навещать в лечебницах душевнобольных и бесноватых (на различении которых он настаивал в личных беседах). Он приобщал их, и они удивительным образом мирно принимали его и слушали, всегда ждали его посещения и встречали с радостью.

Исключителен молитвенный подвиг отца Иоанна в годы войны. Непрестанная внутренняя борьба за победу Божественного света в себе приводит к тому, что этот свет уже тогда наполнил его человеческую личность так, что для него это становится не каким-то преходящим состоянием озарения, отрывающим его существо от обычного опыта, но сознательной жизнью во Свете, в непрестанном общении с Богом.

В 1946 году Владыка Иоанн проявляет огромное мужество в ответ на угрозы, которыми его хотели заставить подчиниться новоизбранному Патриарху Русской Церкви. Из шести иерархов Дальнего Востока пять подчинились давлению, и только епископ Иоанн остался верен своей Церкви. Теперь его епархию составляли все русские в Китае, я в 1946 году он был возведен в сан архиепископа. А вскоре к власти в Китае пришли коммунисты – люди, делающие ставку на “обработку” сознания населения - подчинение их идеологии и тоталитарному партийному диктату.

Предвидя развитие сей особой чумы, Владыка сам ездил в Вашингтон, чтобы договориться о переселении верующих русских в Америку. Американские законы, по его молитвам, были изменены, и переселение состоялось.

Но поначалу примерно 5 тысяч русских беженцев из Китая проживало на острове Тубабао (Филиппины). Остров находился на пути сезонных тайфунов, которые проносятся над этим сектором Тихого океана. И в течение всех 27 месяцев существования лагеря ему только один раз угрожал тайфун, но и тогда он изменил курс и обошёл остров стороной. Когда один русский в разговоре с филиппинцами упомянул о своём страхе перед тайфунами, те сказали, что причин для беспокойства нет, поскольку “ваш святой человек благословляет ваш лагерь каждую ночь со всех четырёх сторон”. Когда же лагерь был почти эвакуирован, люди переселены в другие страны (главным образом – в США и Австралию) и на острове оставалось только около 200 человек, страшный тайфун обрушился на него и полностью уничтожил лагерь.

К этому же времени относится рассказ будущего священника Г. Ларина: «Я был руководителем церковного округа на Филиппинах, где был расположен храм Владыки и где он жил со священником и монахами. Я иногда сопровождал его в больницу в город Гюан, где лежали тяжелобольные русские; Владыка навещал их, давал им карманные Евангелия и маленькие иконки. Как-то, войдя в русское больничное отделение, мы услышали страшные крики, доносившиеся издалека. На вопрос Владыки русская сестра сказала, что это безнадежная больная, которую, ввиду того, что она беспокоит других больных своим криком, поместили в бывший американский военный госпиталь, прилегавший к этому зданию. Владыка немедленно решил идти к больной, но русская сестра не советовала ему это делать, так как от больной исходило зловоние. “Это не имеет значения”, – сказал Владыка и быстрыми шагами направился в другое здание. Я последовал за ним. Действительно, от больной женщины исходил неприятный запах. Подойдя к ней, Владыка положил ей на голову крест и начал молиться. Я вышел. Владыка молился долго, затем исповедал её и причастил. Когда мы уходили, она уже больше не кричала, но только тихо стонала. Через какое-то время мы снова поехали в госпиталь и едва успели въехать на нашем джипе во двор, как из госпиталя выбежала женщина и бросилась к ногам Владыки. Это была та “безнадежная” больная, за которую он молился».

По завершении исхода его паствы из Китая архиепископу Иоанну в 1961 году предоставляется новое поле пастырской деятельности: Синод епископов направляет его в Западноевропейскую епархию с кафедрой в Париже, а затем – в Брюсселе. Теперь он становится одним из ведущих иерархов РЗЦ, и его присутствие часто требуется на заседаниях Собора в Нью-Йорке.

В Западной Европе Владыка проявляет глубокий интерес не только к русской диаспоре, для которой он без устали трудился, как и в Шанхае, но и к местному населению. Он принимает под свою юрисдикцию местную Голландскую и Французскую Православные Церкви, защищая и поддерживая их православное развитие. Теперь он служит Божественную литургию по-голландски и по-французски, как раньше служил по-гречески и по-китайски (и как позже должен будет служить на английском языке). Как видим, к нему в полной мере относятся слова прокимна: «Во всю землю изыде вещание их, и в концы вселенныя глаголы их». «Their Sound has gone forth unto all the Ends of the Earth and their words unto the ends of the World».

Ещё в 1938 году в докладе на Соборе в Югославии еп. Иоанн писал: «Наказывая русский народ, Господь в то же время показал ему путь к спасению, сделав его проводником Православия во всём мире». Теперь святитель Иоанн сам становится современным апостолом для стран Запада – тех стран, которые, будучи однажды просвещены христианской верой, потом столетиями лежали во тьме неправоверия и даже ещё более темных его “ответвлений”.

Владыка всегда интересовался святыми и почитал их, его знания о них казались безграничными. А теперь он обратился к западноевропейским святым, жившим до раскола латинской Церкви, многие из которых, являясь местночтимыми, не были включены ни в один православный календарь. Он собирал их жития и изображения, представив затем подробный перечень в Синод.

Как в Китае, так и в Западной Европе люди уже начали привыкать к тому, что Владыка всегда мог преподнести неожиданность. Это происходило оттого, что жизнь свою он строил исходя из закона Божия, не думая, насколько его действия могли показаться непредсказуемыми и даже поразительными тем, кто руководствуется человеческими критериями. Однажды, когда архиепископу Иоанну довелось быть в Марселе, он решил отслужить панихиду на месте жестокого убийства сербского короля Александра I (в 1934 году он был убит в Марселе хорватскими террористами). Никто из его клира из ложного стыда не захотел служить с ним. И действительно, виданное ли дело – служить посреди улицы! Владыка пошел один. Жители Марселя были ошарашены появлением священнослужителя в необычных одеждах, с длинными волосами и бородой, расхаживающего с чемоданом и метлой по городу. Он был замечен фоторепортерами, которые сразу его отсняли. Наконец, он остановился, вычистил метлой небольшую часть тротуара, открыл свой чемодан и начал извлекать его содержимое. На выметенном месте он положил епископские орлецы, возжёг кадильницу и начал служить панихиду.

Слава о. Иоанна как святого распространялась как среди православного, так и инославного населения. Так, в одной из католических церквей Парижа священник пытался вдохновить молодежь следующими словами: «Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. Зачем же мне давать вам теоретические доказательства, когда сегодня по улицам Парижа ходит святой – Saint Jean Pieds Nus (святой Иоанн Босой)». Многие свидетельствуют о чудесах, совершенных по молитвам архиепископа Иоанна в Западной Европе.

Голландский игумен Адриан писал в 1966 году об о. Иоанне: «Владыка Иоанн, называемый Шанхайским, был человеком, подобного которому жаждешь встретить хотя бы раз за всю жизнь. И когда такая встреча становится реальностью, помнишь о ней всегда. Он был личностью в буквальном смысле уникальной и совершенно своеобразной, ибо множество свойств, редких и самих по себе, соединились в нем исключительным образом.

До сих пор у меня перед глазами его приезд к нам в церковь около 15 лет назад. Внешне он сильного впечатления не производил: маленькая коренастая фигурка, неправильное лицо в обрамлении беспорядочно спутанных волос и бороды. Серьезный дефект речи очень затруднял понимание его, хотя он мог общаться на немецком, французском и английском языках. Но он был немногословен.

Очень спокойно, не обращая никакого внимания на ожидавших его людей, он осматривал весь храм. Подошел к алтарю, приложился к нему, детально рассмотрел все, что на нем. Затем стал изучать одну за другой иконы и книги (как печатные, так и рукописные). Проведя так целый час, ушел...

Его любимцами были дети, которых он так охотно держал при себе. Он всегда интересовался ими, экзаменовал их, посылал им открытки и приносил подарки. Он мог смотреть им в глаза по несколько минут тем теплым лучистым взглядом, который проникал в глубину души, и это было как объятие матери для младенца. Этот взгляд был незабываем. Тело этого аскета било как высохшая кора дерева, но каждый, кто встречался с ним взглядом, ощущал себя самым любимым существом на земле.

Однако многих, знавших его только поверхностно, раздражали его “внешние проявления”, но он и не стремился к внешней благовидности, оставаясь при всех обстоятельствах самим собою: монахом, думающим только о молитве и нуждах просящих. И все же больше было тех, – кто любил его, даже если они и уставали от его требовательности».

Иерей Георгий Ларин пишет:

«Я видел, как его лицо буквально преображалось во время Литургии, особенно в дни Великого поста, сияя неземным светом, а глаза, всегда полные божественной любви, излучали невыразимую радость, недоступную грешникам, – и то было знаком присутствия Святого Духа. Я видел его в пасхальную ночь “выпарившим”, как на руках ангелов, над новопостроенным Шанхайским собором и восклицающим в полноте ликования победоносное “Христос воскресе! Христос воскресе!” И не было, казалось, пределов его ликованию: все его существо погружалось в радость Христа, Коего он истинно и всецело любил».

Но ликование духа на земле всегда сопровождается скорбями по зависти демонов. Они как тени: чем больше света, тем они темнее. Я вот в ноябре 1962 года архиепископ Иоанн Максимович отправляется на свое последнее и труднейшее поприще, где его ожидает публичное поругание и невыносимые скорби. Он прибывает в Сан-Франциско на новую кафедру, где будет находиться в течение трех с половиной лет до самой кончины.

Здесь его снова ждет недостроенный собор, смута в епархии, бушующие вокруг строительства собора споры. И снова – приезд его – на праздник Введения во храм Богородицы. Он учил людей, что, несмотря на всю мистику Православной Церкви, которая ощущается и в Житиях Святых, и в святоотеческой литературе, – она не отвлеченная, и настоящий православный христианин должен крепко стоять на земле и смело встречать все на своем пути. В принятии этих данностей, требующих любви сердца, человек и встречается с Богом.

С 1963 года, еще на фоне оживающей приходской и богослужебной жизни, начались нападки на архиепископа со стороны старого приходского совета собора. Немалую роль во всем этом играли “братья”-епископы, домогавшиеся власти и опасавшиеся возрастающего влияния о. Иоанна. В приходской совет входили сторонники архиепископа Антония Лос-Анджелесского, бывшего управляющего Сан-Францисской епархией.

Поводов для травли нашли довольно, но в главном всё сводилось к одному: владыка Иоанн не был человеком “партии”. Свободный в Боге, бесстрашно следующий своей совести, он не собирался примыкать ни к какой группе, а посему они ему не доверяли. Он сослужил с клиром Московской Патриархии, “Евлогианской” Церковью, Церквями с новым календарем. В бытность Епископом Шанхайским он поминал на литургии и Патриарха Московского Алексия I, за что его обвинили в приверженности “коммунистам”. Ко внепартийному признаку относится и нежелание Владыки принять новый “догмат искупления”, измышленный митрополитом Антонием Храповицким. Несмотря на все личные симпатии его к митрополиту, владыка категорически отвергал это опасное учение, так как хорошо понимал, откуда оно, и что оно покушается устранить Крест – истинный источник спасения.

Особым заседанием Собора Епископов в штаб-квартире Синода в Нью-Йорке, на которое сам владыка даже не был допущен, было принято решение о смещении его с должности правящего архиерея Сан-Францисского. Сам он прождал за дверями более 4-х часов.

Уже в аэропорту его ожидали сотни людей. Он вспоминает: «Возбуждение было неописуемое. Возникла опасность рукопашных столкновений. Я насколько мог сдерживал, как и само мое присутствие несколько сдерживало ревность не по разуму. Но, к глубокому прискорбию, то, что было сделано для водворения мира в пастве в течение 4-х месяцев, было разрушено в один день, одним ударом».

И хотя на следующий день Первоиерарх Митрополит Анастасий заставил Синод изменить свое постановление и продлить полномочия архиепископа Иоанна еще на шесть месяцев, – сам факт всего происходящего ясно показал врагам о.Иоанна, что у них есть надежная опора в лице чрезвычайно влиятельных епископов.

На 9 июня владыка назначил перевыборы церковного старосты и членов приходского совета, а 6 июня, сразу по окончании богослужения, к нему подошел официальный представитель и вручил копию обвинительного заключения вместе с вызовом его в суд.

Закрутилась кутерьма: епископ Савва пытается юридическим образом защитить владыку; противная сторона рассылает письма по домам с извещением об отмене выборов, на руках у нее телеграмма от Синода с угрозами в адрес владыки, если тот устроит перевыборы. Общее собрание все же состоялось 9 июня. Избрали новый приходской совет. На нем решили возобновить строительство собора. Суд же, под давлением противников, запретил новому совету продолжать строительство до принятия судебного решения.

К этому времени в Сан-Франциско стягиваются “братья”. Один из них, архиепископ Виталий, заявил, что прибыл сюда как специальный представитель Первоиерарха для установления мира. «Практически это выразилось, – вспоминал владыка, – в живом общении архиепископа Виталия с адвокатами жалобщиков и в подаче в суд заявления, что он, как представитель Синода, заявляет о незаконности собрания 9 июня». Другой представитель высшего духовенства, арх. Серафим Чикагский, срочно публикует в русской газете статью о владыке как о “параноике”.

Одна женщина, в то время девочка-подросток, вспоминает: «Архиепископ Иоанн действительно подвергся ужасному гонению. Я слышала кощунственные речи, выдуманные людьми, чтобы уничтожать его. Слушать противно, но и мои родители, к сожалению, были всецело против него.

Они поддерживали архиепископа Антония Лос-Анджелесского, стремившегося к власти. Моя младшая сестра, тогда маленькая девочка, помнит случай, поразивший ее до глубины души. Она рассказывала: “Я была с мамой, она с другими женщинами бежала за Владыкой Иоанном, окликала и плевала в него, Я сама видела, как моя мама плюнула ему прямо в лицо!” – и это сразу же после церковной службы!

Я не понимаю, почему люди так возненавидели его. Мы, дети, знали, что он не виновен. Мы с ним полностью понимали друг друга; он любил нас и всегда уделял много внимания. Я помню его хрупким, старым человеком с чудесными глазами. Он был такой маленький и не очень хорошо говорил, но в нем присутствовало что-то необычное. Моя сестра говорила мне, что когда в первый раз увидела его и он посмотрел ей в глаза, она ощутила потоки благодати.

Епископ же из Лос-Анджелеса являлся его полной противоположностью. Он останавливался у нас дома во время поездок на север (хотел заручиться поддержкой). Жутко было даже оставаться с ним рядом. Он держался холодно, натянуто и важно, никогда не разговаривал с нами, детьми, несмотря на то, что по приезде устраивался в нашей спальне, и нам приходилось спать на кухне под столом».

В это время Роуз (будущий о. Серафим) писал: «За последние месяцы я оказался свидетелем нескольких драматичных сцен: Владыку окружала возбужденная, ревущая, истерическая толпа (ты знаешь, какими могут быть русские), но он оставался как всегда спокойным и даже радостным».

9 июня 1963 года газетные заголовки сообщили о городском заседании Сан-Францисского суда над русским епископом. Дело не относилось к разряду мелких внутрицерковных ссор. Процесс длился 4 дня, и каждый день зал суда заполнялся до отказа.

С самого начала судья Эдвард О’Дэй, добрый старый ирландский католик, понял, что перед ним не обычный обвиняемый, а истинно Божий человек, и впервые в истории Сан-Франциско судья разрешил ему произносить молитву перед началом каждого заседания.

Архиепископ Иоанн, следуя монашескому правилу: не искать самооправдания – на протяжении всего процесса не произнес ни единого слова.

В конце концов судья, не найдя никаких улик финансовой нечестности, снял с Владыки и с других ответчиков все обвинения. Что же касается церковных выборов, судья заключил, что это не государственное дело – решать, было или нет на то одобрение Синода епископов.

Побежденные истцы продолжали выдумывать новые обвинения и подавали заявления в суд на протяжении 2,5 лет почти до самой смерти владыки. Все это каждый раз отклонялось судом как необоснованное.

Сердце Архиепископа Иоанна надрывалось при виде всего творимого его же братьями-епископами. «Я одинок во всем ... – сказал он одному из близких прихожан. – Если услышишь, что я умер, знай, они убили меня». Когда же спросили его: кто виноват в происшедшем разладе? – он ответил: «Дьявол».

Но американские скорби превратились в радость для всей Православной Америки. В 1964 году храм был закончен и украсился пятью золотыми куполами. Воздвижение огромных крестов, величественно видимых при плавании в сан-францисском заливе, было предварено торжественным крестным ходом при огромном стечении народа. Это видимое торжество православных крестов, символа Христовой победы, засиявших над холмами современного, духовно оплотненного города, где ныне уже открыто проповедуется сатанизм, было завершительным победным событием в жизни владыки Иоанна на земле. Ему же самому было открыто о его скором исходе в иной мир. И когда это сбылось и он упокоился глубоко внизу под алтарем того же собора, над которым так победоносно сияют золотые православные кресты, и весть о его праведной жизни разнеслась по всем частям света, то собор этот стал известен современному православному миру как хранитель останков святого наших дней.

Резиденцией владыки была маленькая келья в доме приюта святителя Тихона Задонского. У Владыки было сходство по ревности и правде Божией с этим святителем, который однажды, во время языческого празднования Петровым постом, въехал стоя в карете прямо в середину гулянья и прогремел праведным негодованием, чем вызвал у многих ревность к благочестию. Нечто подобное было и с владыкой. В 1964 году пришло, наконец, долгожданное прославление Иоанна Кронштадтского. Еще в 1952 году Владыка был председателем первой комиссии по прославлению, позднее участвовал в составлении службы и является автором кондака святому Иоанну Кронштадтскому. Прославление назначалось на 19-е октября, тогда как под 1-ое ноября нового стиля у латинян – память всех святых. И есть у них такое предание, что в эту новь темные силы получают волю творить всякое бесчиние, до рассвета. В Америке это приобрело вид некоего “праздника”, когда наряжаются в ведьм и всякую нечисть, как бы призывая темную силу на общение. Идя в ногу с миром, группа русских устроила в эту ночь под воскресенье бал в Русском центре в честь Helloween. Приехав после всенощной и поднявшись по лестнице, владыка вошел в зал к полному удивлению плясавшей публики. Музыка замерла. Владыка в полном молчании гневно смотрел на остолбеневших и медленной поступью с посохом в руке, постукивая им, обошел помещение зала. Слов не нужно было, совесть каждого из тех, кого пришел вразумлять владыка, говорила при виде его весьма внушительно, что было видно по их смущению. Молча владыка вышел, и уже на другой день с амвона прогремела ревность праведного пастыря.

Скончался Владыка 2 июля 1966 года в Сиэтле, куда прибыл, сопровождая чудотворную икону Богоматери Курско-Коренную. Отслужив в тамошнем Свято-Николаевском соборе Божественную Литургию, он оставался еще три часа один в алтаре. Затем, навестив с Чудотворной иконой кладбище духовных детей около собора, он последовал в комнату дома, где останавливался на втором этаже, когда вдруг послышался грохот, и прибежавший епископ Нектарий и сослужившие ему увидели, что владыка уже отходит. Его посадили в кресло, и он перед Чудотворной Иконой Богоматери предал свою душу Богу. И прекратился тогда его необыкновенный подвиг сверхъестественной тяжести – лишение себя отдыха и сна, этой столь естественной и законной потребности всякого человеческого организма. Его положили на находящуюся там кровать, – блаженное ложе, давшее наконец ему после 40-летнего воздержания покой и сон!

И точно благодатью оросилось то место. Та комната сразу же превратилась в часовню, и совершаются в ней богослужения. А под ней в приходском помещении приютился вскоре возникший американский миссионерский приход в честь весьма чтимого владыкой Иоанном нового греческого святого святителя Нектария, Эгинского чудотворца (умер в 1920 г.).

Что касается отпевания, то оно, по признанию многих, превратилось в особое духовное торжество, настоящий триумф почившего. Несмотря на глубокую скорбь, вопль и рыдание почитателей архиепископа Иоанна, над всем преобладало охватившее всех молящихся какое-то особенное радостное чувство, достигшее своего апогея во время троекратного обнесения гроба вокруг собора. Шесть дней лежал покойный в открытом гробу, и, несмотря на жаркую летнюю погоду, не ощущалось от него ни малейшего запаха тления, и рука его была мягкой, неокоченевшей.

Сей дивный муж все свои жизненные силы отдал Христу-Богу, и теперь все явно увидели, что это такое. Ибо силы ушли не в какую-нибудь идею, не в какой-нибудь “изм”, не на укрепление сей порочной суетной круговерти, а на соработничество с Превечной Жизнью. Теперь, в результате честного успения, его личность, по продолжающимся законам падшего мира, разделилась на две части – тело оставалось покоиться на земле, душа же вошла дверью смерти в вожделенные райские обители, чтобы и там, с высоты и удобства нового положения, предстоять Пресвятой Троице и молиться о всей Церкви. Реальную же смертность, как пагубу личности, сей муж изжил еще во дни своего земного бытия. И теперь его личность облеклась в одежды бессмертия – им же “осолилось” и его тело.

Своей прихожанке перед разлукой о. Иоанн сказал: «Люди, у которых одна цель и которые стремятся к “единому на потребу”, имеют единство душ и никогда не чувствуют разделяющее их расстояние. И не имеет значения, сколь это расстояние велико: оно никогда не может быть препятствием для той духовной близости, что соединяет этих людей в единстве душ». «Скажите народу, хотя я и умер, но я жив».

Обретение мощей и прославление нового святого произошло в 1994 году.